Я уже писала, что любимым увлечением Владимира Львовича был альпинизм. Отец старался и мне привить любовь к горам. Однако первое наше совместное путешествие оказалось неудачным.

В 1950 году я поступила на физфак МГУ. Летом после первого курса ВЛ предложил мне поехать с ним в горы на Кавказ в альплагерь "Накра", расположенный в верховьях реки Ингури. Там, в лагере, нас поджидали друзья: меня мой однокурсник и друг Лёня Блохинцев, а ВЛ его друзья из Карповского института и среди них Татьяна Владимировна Талалаева. Их дружба началась в это время.

Сначала мы с ВЛ приехали в Зугдиди. До этого я никогда не была на юге. Цветущие магнолии, необычайно пышная и какая-то агрессивная растительность поразили меня. Мы приехали в Зугдиди, когда там уже несколько дней шли дожди. В Зугдиди была база а/л "Накра". Отсюда альпинисты на грузовиках доставлялись в а/л по дороге, пробитой в почти отвесных скалах в ущелье Ингури. Эта дорога была такой узкой, что встречные машины могли разъехаться только в редких местах. В то время она ещё не была открыта официально. Из-за дождей проезд по Ингурскому ущелью был закрыт. К началу смены на базе а/л скопилось около ста человек. Когда стал возможным проезд, в лагерь направились два грузовика, битком набитых альпинистами. Мы попали во вторую машину. Из-за сложности дороги на каждый грузовик полагалось сажать двух шофёров, что способствовало потреблению ими чачи в каждом встречном духане. Мы проехали половину пути, когда вдруг левое заднее колесо нашей машины зависло над пропастью. Наступила полная тишина. Старик завхоз, который ехал вместе с нами, сказал: "Ну вот, ребята, мы пропали". Машина стала очень медленно наклоняться в пропасть. Я взглянула вниз: совершенно отвесный склон, и где-то далеко внизу еле видна река. В голове пронеслось совершенно отчётливо: "Нас здесь почти пятьдесят человек, у каждого своя судьба. Сейчас всё выяснится. Предаюсь Господу!"

Очнулась я на берегу реки. Где-то далеко наверху над краем пропасти торчали головы ребят, которые ехали в первой машине. Они не сразу поняли, что нас нет, не сразу смогли развернуться и не сразу нашли то место, где мы свалились. Нас спасло то, что склон, вначале вертикальный, выполаживался очень постепенно. Поэтому, пролетев несколько десятков метров, мы начали катиться сначала по очень крутому, а потом по всё более пологому склону. Кабина машины сплющилась вместе с шофёром. Второй водитель успел выпрыгнуть и убежал в горы. Погибло человек двенадцать. У меня была разбита голова. Я получила серьёзное сотрясение мозга и множество мелких ран. У папы - перелом таза и глубокая рана живота, но, к счастью, не пострадали никакие внутренние органы. Наши спасители, альпинисты из первой машины, подняли нас всех наверх и положили на дорогу. У меня, видимо, был сильный нервный шок. Помню, как я лежу на дороге, и моё тело прыгает, как рыбка на сковородке, а надо мной стоят три местных нарядных красавицы и льют слёзы. Нас всех поместили в несколько попутных грузовиков, и мы отправились обратно в ближайший посёлок Ца-ленджиха, где была больница. Я помню прекрасное ночное небо с огромными звёздами. И тут я вдруг разволновалась, а где же мой отец и не следует ли мне слезть с грузовика и поискать его? Окружавшие меня здоровые ребята еле-еле уговорили меня не делать этого. Отец был в соседней машине. Хирурги занялись им в первую очередь и сделали всё, что смогли.

На другое утро я, как была в больничной ночной рубахе и тапочках, зажав в руке деньги (мой рюкзак нашёлся), отправилась вдоль грузинского села на почту, чтобы дать телеграмму бабушке. Голова моя была вся в крови и грязи. Видимо, у меня был шок, и я плохо соображала. Такую телеграмму мог бы дать любой из окружавших нас в больнице здоровых мальчиков-альпинистов. Но я считала, что дела у отца очень плохи, и я должна быть абсолютно уверена, что телеграмма послана. На другой день к нам в больницу приехали Юрий Львович, Артемий Шлихтер и товарищ ВЛ по Институту. Отца эвакуировали на транспортном самолёте, который предоставил Сухумский Атомный институт. А я вместе с ЮЛ через Сухум вернулась в Москву на самолёте. Перед посадкой в самолёт стюардесса сказала пассажирам: "Подождите, сначала сядет раненый". Я стала искать глазами этого раненого, пока не поняла, что это я и есть.

В Москве по совету старого, ещё земского врача-невропатолога я вылечилась, пролежав на даче неподвижно на спине почти два месяца. ВЛ был излечен врачами Института им. Склифосовского, на это потребовалось почти полгода. Мне врачи предложили взять академический отпуск на год, но я даже думать об этом не хотела.