В 1950 году я окончила школу с золотой медалью и поступила на физфак МГУ. С детства я очень любила рисовать, но становиться художником в то время было равносильно самоубийству из-за цензуры и атмосферы тотального контроля государства над любыми проявлениями творчества и человечности.

В то время была сделана атомная бомба, и профессия физика считалась чрезвычайно престижной. Многие способные молодые люди, талантливые совсем в других областях, устремились на свою беду (это выяснилось гораздо позже) в физику.

Когда я поступила на физфак, он располагался в старом здании МГУ на Манежной площади. В моей студенческой жизни было слишком много труда и занятий и совсем мало досуга и развлечений, о чём я жалею всю жизнь.

Тем не менее, жизнь в Университете была весёлой и интересной. С утра занимались места в читальном зале. В "читалке" протекала вся жизнь. Там занимались, ели, и даже иногда можно было вздремнуть. Все, конечно, влюблялись, но наш "моральный" уровень был столь высок, что сейчас это невозможно представить. Например, на втором курсе было проведено комсомольское собрание, где требовалось осудить "аморальное" поведение одной девочки, которая целовалась с мальчиком на верхнем этаже нашей огромной лестницы.

В конце 1952 года возникло дело врачей. Нас собрали в Большой физической аудитории и прочитали постановление ЦК ВКП(б) о врачах-убийцах. Стало очень страшно и стыдно. Мы боялись посмотреть в глаза друг другу. Но до конца весь трагизм положения я тогда всё-таки не понимала.

В марте 1953 года умер Сталин. В Колонном зале Дома Союзов было выставлено его тело для прощания с трудящимися. Я с группой друзей попыталась пробраться в Дом Союзов. Мы дошли до Трубной площади. Вдоль стены Рождественского монастыря стояла плотная очередь - толпа желающих проститься с вождём. Толпа эта как-то странно колыхалась. Очередь огораживали вереницы грузовиков с солдатами. Я уже понимала, что такое толпа, поэтому села на ограду бульвара и стала наблюдать за двумя моими друзьями, которые пробрались между грузовиками и бросились в эту толпу. Некоторое время их не было видно, но вскоре они появились в кузове одного из грузовиков. Солдаты вытащили их из толпы за шиворот и тем спасли. Были потеряны галоши, шапки, слегка оторван один из воротников. В общем повезло. Через несколько дней мы узнали, что именно на Трубной площади в давке погибло множество людей. Вождь, уходя, прихватил с собой ещё несколько тысяч своих подданных вдобавок к погубленным миллионам.

В 1953 году МГУ переехал в новое здание на Ленинских горах. Меня это здание ошеломило и подавило какими-то нечеловечески огромными пространствами, километровыми коридорами. Всё мёртвое, холодное, необжитое. Правда, постепенно это ощущение прошло. Особенно на четвёртом курсе, когда надо было делать диплом хотя и в большой, но сильно заваленной приборами и всяким хламом комнате.

Окончив МГУ по кафедре полупроводников, я поступила 01.01.1956 г. работать в качестве младшего научного сотрудника в Институт радиотехники и электроники (ИРЭ) АН СССР, который расположился в знакомом здании старого физфака на Манежной площади. Отделом полупроводников в ИРЭ, также как и кафедрой полупроводников в МГУ, заведовал проф. С.Г.Калашников, красавец и прекрасный лектор. ИРЭ был организован академиком А.И.Бергом в 1954 году и со временем превратился в выдающийся институт, директором которого был сначала академик ВА.Котельников, а затем академик Ю.В.Гуляев. Работа моя в ИРЭ шла вполне успешно. В 1963 году я защитила диссертацию на степень кандидата, а в 1983 году - доктора физико-математических наук. В 1981 году я получила диплом на открытие нового явления в области физики полупроводников. Я проработала в ИРЭ пятьдесят лет и ушла в январе 2006 года.

В пятидесятых-семидесятых годах обстановка в ИРЭ была специфической. С одной стороны, А.И.Бергу, М.Е.Жаботинскому, ВА.Котельникову удалось собрать в ИРЭ талантливых, прекрасно работающих учёных, ярких и хорошо образованных людей, способной и любящей свою работу молодёжи. С другой стороны, возникло дружное сообщество сталинистов-антисемитов, которое негласно возглавляли начальник отдела кадров Г.М.Раевский и замдиректора по режиму А.В.Соколов. В партбюро в основном попадали люди этой же ориентации.

Приведу несколько примеров столкновений этих двух лагерей. Г.М.Раевский до работы в ИРЭ служил в ГУЛА-Ге. На первых порах в Институте он пытался продолжить лагерные традиции. Установил правило: начало и конец работы по звонку. Раевский считал возможным посещать научные семинары и указывать их руководителям, видным учёным, как нужно вести научную работу. Так продолжалось до тех пор, пока руководитель семинара одного из радиотехнических отделов не выгнал его, буквально указав ему на дверь. К сожалению, Раевскому удалось расправиться с этим профессором, который был вынужден покинуть ИРЭ довольно скоро после описанного случая. Это было связано с тем, что его сын во время служебной командировки за границу попросил политического убежища.

Ещё одна история связана с "делом Каплана". А.Каплан, молодой сотрудник института, успешно работавший и написавший хорошую книгу о лазерах, хотел посетить открытый судебный процесс над Даниэлем и Синявским. Он был задержан сотрудниками КГБ и вскоре изгнан из института. Чтобы погасить разразившийся скандал, академик В.А.Котельников лично устроил А.Каплана на работу в Институт истории естествознания и техники.

Постепенно обстановка в ИРЭ начала меняться, и в восьмидесятых годах ситуация полностью нормализовалась. Вопреки всем трудностям институт всегда прекрасно работал. ИРЭ прославился решением целого ряда крупнейших проблем в области радиотехники и электроники.

Конец 50-х - начало 60-х годов - это особое время, как сейчас все хорошо знают. Тогда казалось, что наступили новые времена. Как всегда, хотелось понять, что же всё-таки происходит с нами. Однажды, после XX съезда, двое моих друзей и я до темноты бродили по Москве, споря о деяниях Вождя: душегуб он или гений, или и то, и другое вместе. Сейчас это кажется наивным. Тогда всё было всерьёз.

Летом 1957 года я поехала на Кавказ по путёвке в альплагерь "Шхельда". Там я познакомилась с компанией молодых и, как выяснилось позже, очень талантливых математиков: Леной Вул, Яшей Синаем, Лёней Волевичем, Никитой Введенской, которые стали на долгие годы моими близкими друзьями. В Москве эта компания расширилась. Все они были совершенно замечательными людьми: Андрей Зализняк, Лена Падучева, Миша Лидов, Боб Минлос, Алик Березин. За последнего я вышла замуж в 1959 году. Настоящее имя Алика - Феликс Александрович. Алик был выдающимся математиком. Он трагически погиб в 1980 году. Долгое время его вклад в науку недооценивался. Только после его гибели постепенно он стал широко известен как основоположник суперматематики и один из самых талантливых математиков нашего времени. Выходят на английском, русском и французском языках сборники его работ, проводятся семинары, посвященные его памяти. В 2009 году вышла книга "Воспоминания о Феликсе Александровиче Березине, основоположнике суперматематики". Ранее эта книга была издана на английском языке в 2007 году сингапурским издательством. Ещё раньше были опубликованы воспоминания о нём на французском языке.

Когда мы поженились, то довольно быстро выяснилось, что жить с гениальным человеком очень нелегко. Алик был исключительно порядочным и добрым человеком, но он весь был погружён в свою работу. Мама Алика Эсфирь Абрамовна Рабинович была весьма известным патологоанатомом, прекрасной пианисткой. Она несколько раз встречалась с моей бабушкой Анной Са-мойловной. Эти две умудрённые жизнью женщины пытались помочь нам наладить совместную жизнь. Это не получилось. Мне не удалось найти своё место в жизни Алика. Мы расстались, но до самой его смерти оставались добрыми друзьями.

Это расставание далось мне нелегко. Я серьёзно заболела, долго лежала в больнице и, чтобы восстановить силы после болезни, поехала в Ниду. Нида - маленький городок в Литве на Куршской косе. Сам городок, море, залив, лес, песчаные дюны настолько полны гармонией, что всё плохое и больное уходит куда-то и человек поправляется. Недаром в Ниде была вилла Томаса Манна.

В 1969 году я вышла замуж второй раз за Никиту Дмитриевича Дзегиленко. Никита - радиоинженер. Его мама, бабушка, отчим - артисты. В Никите погиб талант прекрасного танцора характерных танцев. Природная застенчивость и сложные обстоятельства жизни помешали ему стать актёром.

Очень редко можно было увидеть Никиту в полном блеске его таланта. В 1970 г. Летом мы жили на Куршской косе в Ниде. В один довольно холодный и ветреный день мы вышли на широкий песчаный пляж морю. По морю бежали волны с барашками. Вдоль пляжа тянулись довольно высокие песчаные дюны и редкие, скрученные ветрами сосны. Кругом пустынно, ни души. Я решила, что нужно сделать зарядку и искупаться. Никите этого очень не хотелось. Своё отвращение к зарядке, лень, боязнь холодной воды, желание полежать, погреть пузо на солнце он выразил в невероятно смешном и динамичном танце. Вдруг мы услышали хохот. Казавшиеся пустынными дюны были покрыты аплодирующими людьми. Народ прятался от холодного ветра, но, увидев это представление, все вылезли из укрытий.

Иногда по ТВ показывают танец "Пата и Паташона" в исполнении очень молодого Черкасова и Чиркова. Может быть, нескромно так писать, но танец Никиты по выразительности, динамичности и пластичности вполне был сравним с танцем Черкасова.

После болезни мне вдруг нестерпимо захотелось вернуться к рисованию, с которым я рассталась, поступив в МГУ. Нужно было найти учителя. В этом мне помог мой друг Митя Фукс, семья которого дружила с великим математиком Израилем Моисеевичем Гельфандом. У Израиля Моисеевича, в свою очередь, был друг - прекрасный художник Борис Георгиевич Биргер. В 1964 году Биргер с группой других художников был изгнан Н.С.Хрущёвым с выставки работ художников МОСХа в Манеже за то, что их живопись оказалась неподходящей для страны, строящей коммунизм. На помощь БГ пришли его друзья: математики, физики, литераторы, актёры. Они покупали его картины и заказывали ему портреты. Кстати, изгнанию Бориса из Манежа посвящена одна из песен Галича. К счастью, БГ оставили в Худфонде, то есть сохранилась его мастерская. Всё же приняли во внимание, что всю войну он прошёл в качестве батальонного разведчика.

БГ для заработка занялся преподаванием. У него было несколько групп учеников: архитекторы, дети и наша взрослая группа, куда, кроме меня и Мити, входили ещё две молодые художницы, которые заодно были натурщицами БГ. Одна из них - Наташа Лев - стала его женой. У них родились две дочки.

Наши занятия проходили сначала в мастерской БГ, а потом в квартире Мити Фукса. Мы с большим увлечением рисовали, писали маслом портреты, натюрморты, интерьеры, иногда выезжали на пленэр.

О Биргере написано немало интересных воспоминаний. После изгнания из МОСХа он отложился от государства и жил в вольной, интеллектуальной атмосфере, которую создавали его друзья - замечательные люди этого времени: Б.Окуджава, О.Чухонцев, Б.Сарнов, Эдисон Денисов, А.Демидова, Ф.Искандер, Генрих Бёлль, И.Эрен-бург и другие. БГ написал портреты знаменитых диссидентов того времени: Н.Горбаневской, Н.Я.Мандельштам, Л.Копелева с женой Р.Орловой, А.Сахарова с Е.Бон-нэр и других. Он говорил: "Все наши супостаты (Брежнев и прочие) умрут и о них никто не вспомнит, а мои портреты будут жить вечно и будет жить память об этих людях". Ещё одна его фраза: "Кто такой Карл V? Мелкий тиран эпохи Тициана".

В этот период Биргером заинтересовался КГБ, за мастерской стали следить. Он заволновался: "Как бы не сожгли картины вместе с мастерской!" Вызвал учеников, организовал перевозку картин в надёжное место. Ученики должны были ночью выйти на улицу и, согласно инструкции БГ, остановить проезжий грузовик, но ни в коем случае не первый, а только второй, в котором надо было разместить и перевезти картины.

Жизнь вокруг БГ била ключом. Устраивались ёлки, маскарады, театральные представления. Всё это описано в книге Б.Сарнова "Скучно нам не было".

К сожалению, БГ начисто отказался участвовать в каких бы то ни было выставках, в том числе и полуподвальных (в отличие от своего друга и коллеги В.Вайсберга). Поэтому он остался практически неизвестным в нашей стране художником. Его единственная в России выставка была организована в декабре 1989 года в Выставочном зале на Крымском валу. Особого успеха она не имела. Народу было уже не до художников. Начиналась новая, очень трудная жизнь.

В конце восьмидесятых Б.Г.Биргер эмигрировал с семьёй в Германию. За границей работы Биргера ценились очень высоко. За время гонений он написал немало портретов иностранных деятелей. С помощью Генриха Бёлля Биргер смог вывезти большую часть своих картин. В Германии отбоя не было от желающих заказать ему портрет. Он был модным портретистом. БГ умер около десяти лет тому назад. В Бонне построен музей, где выставлены его картины.

Вокруг Бориса Георгиевича Биргера и его мастерской группировалась интеллектуальная элита 60-х - 80-х годов. Тогда таких "тусовок" было много. В годы застоя в нашей стране постепенно сформировалось гражданское общество, которого так не хватает сейчас в России. Всё наше население было разделено на две части: мы и они. Они - власть.

К этому времени (70-е гг.) практически всем и, может быть, в первую очередь, правящей верхушке, стала очевидна фальшь официальной идеологии. Жить можно было, разыгрывая определённую роль по отработанным правилам. Те, кто не мог или не хотел жить так, становились диссидентами. Власти, которые практически ничего не могли изменить, оставаясь в рамках сложившейся схемы, преследовали, а иногда и уничтожали смельчаков, которые открыто бунтовали, призывая изменить эту насквозь прогнившую систему. Чтобы жить и дышать, обществу нужна была какая-то отдушина. В результате в нашей стране возник некий культурно-общественный феномен, что-то сродни Серебряному веку. Надеюсь, что в дальнейшем будет найдено красивое название для этого периода.

Была создана прекрасная литература. Сейчас о таких писателях, как В.Некрасов, Ю.Трифонов, В.Гроссман и других практически забыли, но я уверена, что со временем их имена займут заслуженное место в русской литературе. Быт и нравы России XX века будут изучать по их книгам.

Театр и кино этого времени - это Ю.Любимов, М.Захаров, Г.Горин, А.Тарковский, Э.Рязанов, М.Хуциев, С.Параджанов, О.Иоселиани, Т.Абуладзе и другие. Эти творцы давали возможность людям присоединиться к внутреннему протесту, который содержался в их прекрасных спектаклях и фильмах. Правда о нашей жизни говорилась в них не прямо, но так, что все всё понимали. Это доводило до исступления цензуру. Я не говорю о том, что все эти произведения поднимали вопросы высокой морали и нравственности.

В живописи и скульптуре Э.Неизвестный, Н.Силис, В.Сидур, В.Шемякин, В.Вайсберг, Б.Биргер, Н.Андронов, Н.Нестерова и многие другие создали свои новые направления.

Появился самобытный, не имевший ранее такой известности жанр авторской песни. Самые яркие представители его - Б.Окуджава, А.Галич, В.Высоцкий - создали, каждый по-своему, шедевры пения под гитару. Эти песни помогали людям пережить тяжёлые годы безвременья.

Вклад А.Солженицына и А.Твардовского с его "Новым миром" является определяющим в формировании гражданского общества в конце 60-х - начале 70-х годов. Уверена, что со временем на эту тему будет защищена не одна диссертация.

В музыке также виден всплеск талантов. А.Шнитке, С.Губайдулина, Эдисон Денисов, А.Артёмов, В.Мартынов и другие внесли свой вклад в развитие великой русской музыкальной традиции. Не говорю уже о прекрасных композиторах, таких, как В.Гаврилин, А.Петров, И.Шварц и других, которые писали и пишут сейчас великолепную музыку к спектаклям и фильмам. Отдельной громадной глыбой стоит творчество великого Шостаковича.

Это лишь отдельные фрагменты большого исследования, которого заслуживает эта тема. Во всех областях нашей культуры появились шедевры, которые со временем будут причтены к новому, замечательному явлению русской духовности. Всё это - культурный ренессанс, возникший при условиях тотального подавления личности и порождённый потребностью общества в свободе, подготовивший политические перемены, которые последовали в конце 80-х годов.

Движущей силой, заставившей тогда миллионы людей выйти на улицы на митинги, была надежда на осуществление наших надежд. Правда, в опасливом нашем сознании время от времени возникал вопрос: а как же высказанная Наумом Коржавиным формула - "нельзя в России никого будить"?

На гребне народного подъёма произошли известные перемены. Наступили тяжёлые времена. Появились новые возможности. Многие надежды не оправдались. Потом начали возникать фантомы прошлого. Сейчас не ясно, что ждёт нас впереди. Жизнь покажет. Но это уже совсем другая история.

Я работала под руководством БГ больше восьми лет. Мои картины успешно выставлялись на нескольких выставках. Я стала членом "Союза художников на Малой Грузинской". В середине 70-х - начале 80-х годов очереди из желающих попасть на выставки нашего Союза были длиной в сотни метров. Среди членов Союза были и участники так называемой "бульдозерной выставки". Именно после попытки снести выставку художников под открытым небом власти и решили создать более или менее контролируемый "Союз на Малой Грузинской".

Я подумывала о том, что не стоит ли бросить физику и стать художником. Как сказал мой муж, "нельзя идти вперёд по двум расходящимся дорогам". Всё-таки я не решилась поменять профессию.

Тут неожиданно произошёл поворот в моей судьбе художника. В 1990 году мой брат Александр уехал во Францию и в конце 1991 года пригласил меня в гости. Во Франции я попала в Медон, где находился Русский центр. Центр был создан Ватиканом для русских беженцев, главным образом, детей, попавших во Францию после Первой мировой войны и революции в России. На территории Центра построили православную церковь, жилые здания, мастерские, в которых обитатели центра обучались разным ремёслам, в том числе и иконописи. Была собрана библиотека, одна из лучших во Франции. Я всегда испытывала какое-то благоговение перед нашими иконами, но мне казалось, что иконопись - это что-то, мне недоступное. А тут в Центре священник о.Игорь, возглавлявший иконописную мастерскую, повёл меня в учебный класс, где были доски, на которых пишут иконы, кисточки, краски. О.Игорь показал мне, как это делается. Оказалось, что иконопись - вполне доступное для простого художника дело. Я давно поняла, что в жизни нет ничего случайного. И было принято решение: начать писать иконы.

Я приехала в Москву в конце декабря 1991 года. В это время в городе почти не было продуктов. Из Парижа я привезла постное масло, сыр и кое-что ещё из съестного. С 1 января 1992 года начались реформы, а вместе с ними и невиданное до сих пор увеличение стоимости жизни.

Несмотря на все эти трудности, я занялась поиском учителей иконописи. При советской власти это дело было почти подсудным, и занимались им подпольно. Но в девяносто втором году уже появились первые курсы и учителя иконописи. Кроме того, нужно было завершить обряд крещения. Как я уже писала, меня крестили в 1941 году дома. Полный обряд крещения включает ещё две стадии: миропомазание и воцерковление. 4 декабря 1992 года на праздник Введения во храм Богородицы я прошла эти ступени обряда крещения в церкви Николы в Клёни-ках на Маросейке. Этот храм был прославлен его настоятелем - батюшкой Алексеем Мечёвым, умершим в начале двадцатых годов. Ныне о.Алексей Мечёв причислен к лику святых. Крестил меня о.Николай Чернышёв, один из лучших иконописцев Москвы.

Около девяти лет я училась иконописи в трёх разных мастерских при храмах. Теперь это моё главное и любимое занятие.

В 1975 году мы с мужем купили избушку в деревне Га-лахово на севере, недалеко от Ростова Великого. Кругом леса и поля без конца и без края. Там я написала многие свои картины.

В 1980 году в Галахове произошла одна характерная для того времени история. Совершенно неожиданно метрах в трёхстах от деревни началось строительство коттеджного посёлка. Десять двухэтажных домов строили по итальянскому проекту (в Ярославской области!). Вскоре выяснилось, что строятся эти дома для партийно-военной элиты среднего уровня, которая любила охоту и рыбалку в тихих, необжитых местах. Галахово предполагали снести. Строители (военные) вели себя так, как будто они находятся на оккупированной территории. Сносились надворные постройки, дороги проводились по огородам и садикам, хотя кругом необъятные просторы, где можно провести сколько угодно дорог. На письмо москвичей - жителей деревни - в соответствующие инстанции с просьбой оставить их дома в покое пришёл ответ: "Вы никаких прав не имеете, дома будут снесены, а вы должны будете оплатить стоимость работ по сносу". В это время коренное население Галахова составляли бывшие колхозницы, ныне пенсионерки (пенсия в то время - 27 р.), вдовы. Мужья у всех погибли на фронте. Из 52 человек, ушедших на фронт, вернулся только один и то потому, что служил в СМЕРШе, в заградительных отрядах. Дети у всех выросли, разъехались. Только два парня жили поблизости и много времени проводили в родной деревне. Один из них, Николай Ефлатов (с четырёхклассным образованием), был шофёром, писал стихи и рассказы о природе. Позднее он стал членом литобъедине-ния "Волга". Всех пенсионеров должны были переселить в ближайший дом престарелых. Тут и пригодился литературный дар Николая. Он написал письмо, которое подписали все бабушки. Адрес письма был: Москва, Кремль. Письмо это мы сдали в Москве в приёмную ЦК. Если бы его отправили почтой, оно бы вряд ли дошло до адресата. В письме Николай написал о тяжёлой доле вдов фронтовиков в колхозе, вынесших на своих плечах все трудности военного и послевоенного времени. В письме были такие слова: "Бабку нельзя лишить русской печки, поместить её в приют - это то же самое, что посадить птичку в клетку". Как ни странно, письмо подействовало.

Из Москвы приехала комиссия, которая обошла всех бабушек, выясняя, их ли подписи стоят под письмом. Всем стало страшно. После некоторой заминки было принято решение построить животноводческую ферму, а в домах разместить обслуживающий персонал. Что и было сделано. Местные жители, которые пошли работать на эту ферму, перестроили коттеджи так, чтобы в них стало тепло. Галахово же сильно выиграло от всей этой истории. Мы получили водопровод, а также молоко от появившихся коров.

Мы живём в Галахове пять-шесть месяцев в году. За 33 года нашей там жизни мы смогли посадить и вырастить десяток деревьев, плодовый сад, красивый цветник, развести огород. Вот этими делами мы и занимаемся сейчас вместе с нашей любимой собакой - золотистым ретриве-ром Питером.